(no subject)

Ну что, мои хорошие, никто не скучал, как я вижу. :)

(no subject)

Я боюсь летать самолетами.
Это не означает, что не летаю – летаю, конечно, но боюсь.
Я знаю, как звучит мотор в той или иной ситуации, узнаю по замиранию в животе любой маневр, давно должна была бы привыкнуть, но вот же ж – никак.

Женщина была напряжена, видимо тоже боится. Правда, руки не тряслись. Руки – не слишком изящные, с очень коротко остриженными квадратными ногтями – мучили мобильник. Набирали СМС-ки, трепетно ждали ответа.

Самолет тем временем вырулил на стартовую позицию, и стюардесса приказала выключить все электронные приборы.

Женщина с досадой швырнула мобильник в сумку и достала маленький молитвенник.
Зашевелила губами.
Самолет двигался к старту с упорством большой кошки.
Внутри сумки тренькнуло.
Дама достала аппарат и начала набирать текст.
Самолет начал разгон.
Дама с трудом попадала в кнопки, и тем не менее старалась что-то сообщить напоследок своему невидимому собеседнику.
Молитвенник затерялся в глубине все той же сумки.

Мужчина, сидящий через проход, наклонился и что-то шепнул.
Я, не имеющая походной индульгенции от глупости, шикнула, что мобильник на взлете – это самоубийство.
Женщина взглянула на меня устало, ничего не ответила, лишь крепко сцепила пальцы.

Она врач. Или учительница музыки. Руки – источник ее существования, это видно сразу.
Мобильный собеседник – часть ее души, тут тоже без сомнений.

Четыре часа до места назначения она убивала время: кроссворды, чайнворды, даже судоку – убить четыре часа это вам не фунт изюму.

Как только самолет коснулся земли, и отзвучали первые хлопки, в сумке опять тренькнуло – догнала та самая СМС, запоздавшая в Москве. Дама расцвела. Муж, мужчина, сидящий через проход, сделал вид, что ничего не заметил.

Как это все-таки по-нашему!

(no subject)

Вот за что я люблю свою деревню, так за этот вид из окна.
Прямо сейчас.
Почти как год назад - только горизонт заваливается меняется: обрастает строениями.


Посмотреть на Яндекс.Фотках

(no subject)

- Как зовут этого верблюда?
- Али-Баба.
- You are kidding, baddy.

Смеется.
Сколько языков он знает, этот хитроумный поводырь-психолог по совместительству – все понимает, хоть вообще ничего не говори.

«Мой» верблюд был просто умница – переступал аккуратно, двигался плавно, с первого раза подчинялся нехитрым приказам «иди» и «стой».
Это одногорбый верблюд, дромадер – двугорбые живут в более холодных странах, сказал гид.
Гид тот еще хохмач, о нем отдельный разговор, но во вранье замечен не был.

Караван шел очень медленно. Часто останавливался за какой-то неведомой мне надобностью. Солнце пекло так, что ступня в сандалии – небольшая часть тела не прикрытая ничем, казалось, вот-вот задымится. Голову защищала только что накрученная чалма, очень милое сооружение – стыдно признаться, но даже выросши в казахских степях я так до конца и не верила, что чем больше на себя накрутишь ткани, тем легче переносить жару. Полосатый балахон служил скорее средством гигиены :
- Чтоб не воняли верблюдом, - это опять гид, - и чтобы верблюды видели в вас своих.
Веселее, группа в полосатых купальниках!

Мой верблюд Джармуш (ну, не Али-Баба же!) обращался со мной бережно. Мы проехали много километров на автобусе, осмотрели кучу всего, что положено, реально устали, но за 40 минут на его горбу я вполне себе отдохнула. Если бы еще ступня не дымилась.

Погонщик крикнул «уссс» (стой!), наклонился, зачерпнул горсть песка из бархана.
- На, держи! – насыпал мне в руку.- Это пустыня. Сахара. – и, как бы ненароком, погладил голую ногу. Сильно рисковал, кстати – нет, я не собиралась лягаться, но Аллах-то все видит.

Желтый тончайший песок – хоть сейчас в песочные часы.
Горячий.
Пустыня…

Я привезла с собой.